Хотелось бы, чтобы альпинисты сегодняшнего дня, шагающие по вершинам Гималаев, выискивающие трудные стены в горах Средней Азии и с пренебрежением смотрящие с них на Кавказский хребет, хоть чуть-чуть представляли себе то поколение и тот альпинизм, которые были в 30 годы – годы великих свершений и глубочайших несчастий нашего многострадального народа. Хотелось бы, чтобы и люди, фамилии которых много раз вспоминаю я, не канули в никуда, а остались в памяти нашей, на миг, мелькнувши в этих строках…
Мне 19 и я студент одного из харьковских институтов. Студенчество очень разное – большинство с рабфаков, вчерашние производственники, есть и не так давно появившиеся десятиклассники – все разные по возрасту, по устремлениям и интересам, разные и по успехам в учебе.
В институте развит спорт, хорошие преподаватели, бывшие чемпионы и рекордсмены или будущие знаменитые тренер – Г.Артаманов, Я.Смушкевич, П.Свиренко, Авенариус, Вжесневский, Середенко. В Харькове проводится много городских соревнований, украинские и всесоюзные первенства. Популярна городская эстафета от ХТЗ до центра, кроссы в лесопарке превращаются в многолюдные праздники, на спортивных парадах блистают студенты Украинского института физкультуры, у которых первых появились значки ГТО-II, вызывающие зависть у молодежи близкой к физкультуре.
У нас в институте хорошая лыжная секция, с отличным тренером, приехавшим из Свердловска А.Симановским. Мы накатываем на лыжне в лесопарке сотни километров, прыгаем с харьковских трамплинов, пытаемся крутить какой-то слалом, участвуем не без успеха в городских соревнованиях, а наш тренер даже становился чемпионом Украины. Какое-то достижение есть и у меня – я в составе институтской команды выступаю на Всесоюзных вузовских соревнованиях нашей отрасли, в которых участвует много северян и мое тридцатое место на этом фоне выглядит совсем неплохо. Но надо учиться, зарабатывать стипендию и надо объять необъятное в спорте – хожу на лыжах, занимаюсь плаванием и боксом и., наконец, сдал на ГТО-II, и номер значка где-то 30 000, а ведь это по Союзу! Да и бурлит вокруг молодая студенческая жизнь с ее требованиями, увлекательными лозунгами, с героями и все большим числом врагов возникающими в газетах. Юношеский эгоизм и эйфория молодости не дают особенно задумываться и вникать в проблемы общества и даже громкие судебные процессы, хотя и не внушают доверия своей явной неправдоподобностью и отсутствием логики, но не затрагивают глубоко и остаются где-то далеко от собственной жизни, скользя по сознанию. Может быть действовал инстинкт самосохранения, защищающий психику от ужаса понимания и осознания, который господствовал над старшим поколением, над нашими родителями. Наверное, действовала на меня и всепроникающая пропаганда, умело делающая черное – белым и наоборот.…Но вот коса прошла и по нашей семье – в октябре отец ушел на работу и не возвратился. А в декабре меня выставили перед факультетским комсомольским собранием, и я должен был объяснить, как я просмотрел врага в собственной семье и отказаться от него. Я не удовлетворил этот суд, и меня выгнали из комсомола.
Великий Сталин изрек, что сын за отца не отвечает, и меня вызвали в райком и восстановили в комсомоле. Занятия спортом стали для меня единственной отрадой. За успехи на лыжах меня и моего товарища по соревнованиям Костю Варжаинова отметили путевками в альпинистский лагерь. В нашем представлении Кавказ это рядом с пляжами Черного моря и ехали в лагерь мы с определенным намерением позагорать на камушках, а потом выбраться на побережье и окунуться в море. Поезд примчал нас в Нальчик, на базу альплагеря «Локомотив Юга» на Кабардинской улице. Поразил нас прекрасный нальчикский парк, вечером многолюдье в центре, множество туристов в только что построенной турбазе. Было ощущение, что Нальчик – столица туризма, чувствовалось преддверие гор, хорошо видных на горизонте.
И вот мы, человек двадцать ребят и девушек трясемся на грузовой машине по Чегемскому ущелью. Аул Нижний Чегем, затем ущелье все уже, склоны становятся отвесными, и мы видим Чегемские водопады. Дорога вьется под ними по узкой террасе над бурной рекой. Завхоз, едущий с нами, показывает на скалах высоко над дорогой уступчики, на которых во время недавнего восстания укрепились горцы, чтобы не пропустить по дороге войска. Ущелье расширяется, минуем Акторак, Верхний Чегем, Булунгу и вот слияние Башиля и Гара-ауэ-су, дальше надо идти пешком. Тропа бежит по альпийским лугам, где-то рядом шумят стремнины реки, а вдали ущелье замыкают скальные башни Тихтенгена. Выходим в сосновую рощу и на поляне видим еще недостроенную столовую и ряд палаток. Так вот каков альпинистский лагерь! Группой стоят и изучающе смотрят на нас наши будущие учителя-инструктора, с любопытством и мы смотрим на этих странных людей.
А вот и первые занятия на скалах рядом с лагерем. Проходим мимо скальной стены, под которой две могилы австрийцев-шутцбундовцев, погибших в прошлом году, сорвавшись с этой стены.…Потом по травянистым склонам все выше и выше к нашим учебным скалам. Лагерь внизу – как спичечные коробки, пасущиеся ишаки – маленькие, как муравьи, а рядом уже видны снежные вершины. Лазим с Костей по скалам без труда, после наших зимних лыжных тренировок нам все дается легко. Потом следуют занятия на леднике Тютюргу, переправы через горную реку и мы уже увлеченно мечтаем не о береге моря, а о нашей приближающейся неизвестной вершине.
Хулиган ли я? Жили мы в большой шатровой палатке человек на двенадцать. Несколько харьковских студентов и компания взрослых мужиков – рабочих депо Казатин. Они приехали отдыхать «на Кавказ», на занятия не ходили, в чемоданах у них были и бутылки, и закуска, на нас они смотрели, как на пацанов-придурков. Однажды, когда прозвучал сигнал на отбой, между мной и одним из них произошла словесная перепалка, в которой он высказался не совсем цензурно обо мне. Не думаю, что я обдумывал свои действия, видимо взыграла у меня кровь родной харьковской Холодной горы, и я так удачно приложился к нему, что он перелетел через несколько коек. И вдруг вместо ожидавшейся драки на весь затихший ночной лагерь раздался дикий вопль «КАРА-У-У-Л!!!». Вся наша палатка остолбенела, а через несколько секунд мы были окружены толпой полуголых людей…Эффект был неописуемым и я сразу понял, что мой так успешно начавшийся альпинизм этим и закончился…Утром меня позвали на судилище-инструкторскре совещание, а потом торжественно объявили о моем изгнании. Большинство инструкторов были харьковчане, начальник учебной части Володя Бабич тоже, и позже они с сочувствием выслушали мои объяснения, а мой инструктор А. Леонтьев изрек поучительно философскую сентенцию: «Не тронь дерьма – сам вонять не будешь!» - ее я запомнил на всю жизнь…Но так случилось, что наши казатинские сожители дружно уложили свои чемоданы и первой же машиной укатили из лагеря продолжать свой отпуск в более привычной обстановке. Начальник лагеря Петр Федорович Бобылев оценил разрядившуюся обстановку и ходатайство инструкторов и объявил мне амнистию! А через денек в числе нескольких сильных ребят меня назначили в группу разведки и на зачетном восхождении мы рубили ступени на ледопаде Тютюргу, навешивали перила на гребне, страховали при подъеме и спуске с вершины. Погода портилась, и с вершины Тютюргу я увидел величественную и грозную Везентийскую стену, через которую в нескольких местах перетекали черные тучи, сквозь них виднелось ребро Томашека Шхары, Катын и Гестола, а далеко внизу неподвижно текла ледовая река-ледник Безенги…Эта картина стоит перед глазами у меня и сейчас!
Внизу нас тепло поздравили и вручили значки «Альпинист СССР I ступени», а потом объявили, что лучшей наградой будет восхождение на более трудную вершину Бодорку. К моей необычайной радости в эту группу попал и я. Участники лагеря постепенно разъезжались, а мы – Аня Кагадеева и я из Харькова, Аня Ковалева и Федорченко из Днепропетровска, с инструктором Ваней Оробинским двинулись по Твиберской тропе к ледопаду Бодорки и потом, обойдя его по бараньим лбам, поднялись на гребень вершины и высоко над ледником заночевали. Ночь была лунная, морозная и наш Ваня, который для экономии веса рюкзака не взял спального мешка, мерз ужасно. Наверное, потому мы встали до рассвета и увидели волшебную феерию восхода солнца высоко в горах. Темное небо стало светлеть, звезды гаснуть, далеко, далеко начали вырисовываться контуры Эльбруса, затем склоны его стали светлеть, голубеть, стали нежно розовыми, затем оранжевыми и постепенно белоснежными. А в это время из темных, ночных долин и ущелий поднимался и исчезал туман, снежные вершины розовели, тени на скалах исчезали, и скоро весь сказочный мир высокогорья обрисовался в прозрачном, голубом небе – наступило утро! А мы, растянувшись в связках, двигались выше и выше по острому снежному гребню, тщательно страхуя друг друга, и хотя кошки в замерзшем снегу держали хорошо, но где-то в глубине сознания не исчезало чувство страха. Вершина! – так радостно отдыхать на теплом солнышке и видеть бескрайние цепи гор, провалы долин и море облаков где-то на севере, над степями Ставрополя.
…Вот и вернулся я в Харьков. Потянулись дома трудные дни, а из памяти не уходили горы, вспоминались каждая тропинка, каждый скальный выступ на моих маршрутах, каждый день в лагере. И пошли мои письма в лагерь Володе Бабичу, инструкторам, такие письма, которые пишут только влюбленные. Не мешало мне и то, что были они безответными – надо было, наверное, выговориться, излить свои впечатления и переживания, которые меня переполняли, говорила во мне и благодарность им за то, что не покарали без оглядки за мой проступок, не лишили гор. Теперь я с нетерпением ожидал возвращения харьковских альпинистов из гор, чтобы активно включиться в их работу. А о лыжах я уже не думал…
Недельные собрания Городской альпинистской секции были многолюдными и оживленными и потому проводились в конференц-зале Горсовета. Президиум секции – В.Бабич, А.Альперин, Н.Моргун, Г.Коленов в своей работе в большой степени опирался на молодежь производственников: Бражника, Индутного, Васильева, Петельгауза, Чубарова, Воскресенского, которые организовывали альпинизм на заводах «Серп и молот», ХЭМЗ, ХПЗ. Среди студенчества примером была секция Механико-машиностроительного института во главе с В.Бабичем, В.Моргуном, Ю.Яковлевым, З.Базинской. В Электротехническом институте секцией руководила Л.Филоненко, в ХГУ – П.Ковалев, Г.Дубинский, в Строительном – А.Мацкевич, К.Гордиенко, в Автодорожном – П.Брусенцов, в Инязе – А.Сериков, в Инфизкульте – Мизяк, М.Романенко, Мишура, А.Хахонин. Значительные успехи были в спортивном обществе «Наука», объединявшем научные круги УФТИ, института Стали, авторитетами там были зачинатели Лебедев, Францевич, молодой В.Хоткевич, Казакевич и Левина, в вожди выдвигался М.Борушко.
Знаменательным для времени было существование «семейного альпинизма», это братья Васильевы, братья Мартыновы, братья Эйнгорны. Замечательные харьковские женщины-альпинистки вспоминаются не просто с уважением, а и с восхищением молодости. Все по-своему красивые, но к этому стойкие и мужественные в горах, когда надо – решительные, не уступающие в своей самостоятельности, способные повести за собой, потому надежные товарищи на восхождениях, хорошие инструктора. Умницы, далекие от вольностей и свободы нравов, становились они женами наших ведущих альпинистов… Пожалуй самой выдающейся альпинисткой была тогда Маруся Левина, совершившая много отличных восхождений с Казакевичем, прекрасным организатором была Вера Степанова, создавшая в Башиле новый альплагерь «Автомобилист», Лариса Филоненко и Зина Базинская были душами альпинистских секций в своих институтах, Ира Булацель – прекрасная лыжница, ставшая хорошим инструктором, Римма Дольникова, прошедшая испытание зимним Эльбрусом и Казбеком, Лиля Вичау, ходившая на Дых-тау. Заслуги их в развитии альпинизма в Харькове неоценимы и, наверное, роль женщин в альпинизме требует серьезных исследований и своих высоких оценок – и философских, и житейских!..
Харьковский альпинизм был в поре расцвета, на равных с московским и ленинградским. На Харьков еще светили отблески славы тяньшанских экспедиций М.Т. Погребецкого и восхождения на Хан-Тенгри, пока он переехал в Киев и центр украинского альпинизма был у нас. На жизнь секции влияли опытные тяньшанцы – Б.Барков, И.Дмитренко, Н.Тарасенко. Не забыты были еще зачинатели харьковского альпинизма – П.Заричняк, Ф.Зауберер, Г.Косынка, так неожиданно трагически исчезнувшие и обреченные теперь на забвение. А ведь еще недавно, в 1937, именно победитель Хан-Тенгри Франц Зауберер руководил восхождением группы харьковчан из 11 человек на Дых-тау с запада /теперь 5А/! Много значили зимние восхождения харьковчан, среди которых было много новичков, на Эльбрус и Казбек, под руководством Г. Маслова и Н. Моргуна, в 1936 и 1937 гг. Большое значение для спортивного роста имело участие в работе секции австрийских альпинистов-шутцбундовцев Г.Шпицера, О.Шу, Ф.Кропфа и др.
В своем институте на посту председателя секции я сменил тяньшанца Н.Тарасенко, опытного альпиниста, который еще в 1931 делал первовосхождение в Дигории. Главной нашей задачей было привлечение в секцию новичков, чтобы летом максимально использовать возможности нашего лагеря «Локомотив Юга». Мы собирали их на лыжах, проводили занятия и походы, старались, чтобы им было интересно.
Неожиданно весной в Городскую секцию из Москвы от Туристско-экскурсионного управления поступило предложение к желающим законтрактоваться на два года для работы в лагерях ТЭУ, для этого их направят на учебу во Всесоюзную Школу инструкторов альпинизма в ущелье Адыл-су. Недолго раздумывая, я подписал договор и, дождавшись каникул, направился в Школу.
Снова на грузовой машине мчимся из Нальчика теперь по Баксанскому ущелью мимо балкарских аулов, маленького городка Тырнауза, до впадения в реку Баксан голубой Адыл-су. Здесь, рядом с огороженной высоким забором правительственной дачей Молотова, начиналась наша тропа. Сразу же по мостику из двух бревен она перебиралась на правый берег и мимо нарзанных источников, от которых шли трубы на дачу, поднималась вверх по ущелью. Направо открылись нам совсем близкие стены Шхельды, впереди вершины Чегет-кары и пика Шутцбунд, стали видны и постройки Школы, тогда называвшейся Школой Адыл-су. Это двухэтажное зданьице, врезанное в склон и деревянная столовая, а дальше, вдоль дорожки ряд четырехместных палаток и разбросанные между деревьями инструкторские палатки, ниже располагается площадка для построений. Знакомимся с нашими будущими наставниками: начальник учебной части Иван Александрович Черепов, немногословный, довольно суровый человек, высококвалифицированный педагог, а также известный альпинист. Командиры отрядов – В.А. Буданов и П.Ф. Захаров и командиры отделений Е.Тимашев и А.Аверина, которые приехали с младенцем и мамой, жена Буданова – В. Потапова, локомотивцы из Домбая Слава Иванов и Дима Тимашев, нальчикцы В.Кучмезов, Максимов, Салихов и Салихова. Позже приехали Л. Пахарькова вместе с И. Калашников, с которыми П.Ф. Захаров в прошлом году делал траверс Ушбы, победители Безенгийской стены Крючков и Лапин, В.Шер и Ю.Веденников, М.Чемоданов. Работали в Школе австрийские коммунисты Франц Бергер и Гуго Мюллер, только что приехавшие после окончания гражданской войны в Испании и отсидки в концлагере во Франции. Наше уважение к ним и интерес к их рассказам были громадными, они были для нас героями-интернационалистами, борцами с фашизмом, идеалом!
Курсантов в Школе человек пятьдесят, харьковчан трое – я, Жора Бухаров и Игорь Косовский. Вместе с Мишей Депсамесовым из Горького и Сергеем Голубевым /или Гриценко/ из Грозного мы попадаем в отделение прекрасного инструктора и спортсмена ленинградца Славы Иванова.
Начались учебные будни, очень напряженные – много скал, много льда, очень серьезные переправы через реки и спасательные работы, где особенно показал себя умелым мастером на все руки наш командир П.Ф. Захаров. Как-то так сложилось, что между отрядами Захарова и Буданова все время шло негласное соревнование в учебе, в котором, думаю я, мы были сильнее. И вот конец учебе – мы едем на заключительное восхождение на Уллу-кару через Шутцбунд…Ночевка на Рыжих скалах. И первыми выходят отделения Е.Тимашева и А.Авериной, а через часок наша пара – В.Иванова и Д.Тимашева. Идем быстро и дружно, на вершине, а они начинают подъем по гребню Уллу-кары, гребень острый, требующий тщательной страховки при обходе жандармов, а снег во второй половине дня рыхлый и ненадежный. Мы спускаемся на перемычку, наблюдаем их медленную работу и наши командиры решают сделать площадки и заночевать. Ранним утром, одев кошки, по замерзшему фирну, не выходя на гребень поднимаемся очень высоко, обойдя группы Тимашева, которые вынуждены были остановиться на неудобную ночевку где-то посреди острого гребня. Вот и вершина Уллу-кары. Это небольшое снежное плато, обрывающееся на север ледовой стороной. С которого уходят гребни на перевал Кашкаташ, Башкару и на Шутцбунд. Рядом, за ледником стоит красавица Вольная Испания, названная так в честь борющейся с фашизмом Испании шутцбундовцами, а дальше Ушба, Чатын, Шхельда – вершины, о которых пока мы можем только мечтать…Догнал нас Тимашев и, не задерживаясь, они начинают спуск на Кашкаташ. Слава и Дима решают спускаться назад на перемычку, где ночевали, а оттуда по ледопаду между вершинами. Движение наше по ледопаду, чем дальше, тем становится опаснее – кругом ледовые башни и сбросы, следы обвалов льда. Ясно стало, что надо уходить на крутые скалы Шутцбунда, а под нами отвес почти в сто метров! Лихие наши инструктора изучающе посмотрели на нас, связали две имевшиеся к счастью 45-метровые веревки, и мы с трепетом начали спускаться дюльфером. До сих пор мне помниться радостное чувство облегчения, когда я спустился на крутой снежник, отвязался и бегом сбежал на камни боковой морены Кашкаташа…Последними спустились наши инструктора, а вот две веревки так и остались висеть на стене памятником нашего уменья или нашего авантюризма. Такова была после двух моих новичковых вершин моя первая «тройка»!
Прошли последние экзамены и все мы выпущены из Школы для работы в альплагерях. Так получилось, что я и Женя Манучаров, мой постоянный соперник из отряда В.Тимашева, были названы лучшими в выпуске. Это, и может быть благожелательное отношение ко мне П.Ф. Захарова, послужило тому, что я – вчерашний новичок в альпинизме, был оставлен как стажер на II смену Школы. Это была великая удача, определившая всю дальнейшую мою жизнь в горах. Стажировка моя превратилась, по сути, в самостоятельную работу, т.к. инструкторов не хватало, и при помощи и контроле моего командира отряда П.Ф. Захарова я мог работать по своему разумению. Счастьем было и то, что я мог видеть по соседству работу признанных мастеров и учиться у них. Появился похожий на тень Виталий Абалаков, только что возвратившийся «из никуда», и в Школе довольно смело стали вспоминать об исчезнувших Семеновском, Крыленко, Густаве Деберле /к скальному пику в районе учебных скал так навсегда и прилипло название – пик Густава!/. Мы слышали о волне арестов в Нальчике и падении Бетала Калмыкова, эта волна дошла и до нас. Как-то в выходной день, возвращаясь из Тегенекли, мы встретили, спускающего по тропе в сопровождении двух незнакомых молодцев политрука Школы, еще недавно бывшего партийного функционера, соратника Калмыкова, а в Школе уже разговаривали об аресте врага народа. И все же Школа была мало идеологизирована. У нас были и взрослые ребята с производства с оттенками политического фанатизма, и наши инструктора, не верившие в мифы о врагах народа, но осторожно помалкивавшие, были и те, кому все было безразлично, кроме возможности жить с какими-то своими радостями, не воспринимая чужое горе…Добром вспоминается, царившая в Школе атмосфера дружбы и товарищества, хотя и были земляческие группировки и здоровое соперничество; влияло, наверное, то, что инструктора были не намного старше и не отъединялись от своих подопечных. Потому и не забываю товарищей по Школе: М.Депсамеса, ленинградцев Ю.Тылеса, Нину Рар, В.Довгялло, ярославца Евстафьева, Красикову и Лапшину из Москвы.
Серьезным экзаменом для меня стало учебное восхождение Школы. Можно было идти в паре с В.Кучмезовым на знаменитый Донгуз-Орун, но я выбрал самостоятельный выход с отделением в цирк пиков Авиации и ВМФ, тогда мало известный. Интересно было выбрать самому маршруты не по гребням и без приключений провести отделение. Все мы выполнили успешно и даже сняли записку англичан с вершины ВМФ!
Работа Школы закончилась… Со смешанным чувством грусти и удовлетворения простился я со своим отделением, с коллегами-инструкторами – ведь теперь мог я их так называть! Жива была уверенность, что теперь я не раз встречу всех их в горах.
В лагере Адыл-су должна была еще работать одна смена с новичками и П.Ф. Захаров, теперь начальник учебной части, предложил мне поработать с ними уже как инструктору. Конечно, я согласился и вот у меня под началом первые десять новичков! Это рабочие ребята откуда-то из Грозного, которые ничего не знают об альпинизме, да видимо и не хотят знать. Трудно было проводить занятия, но главное было еще впереди… Когда мы построились выходить на зачетное восхождение, оказалось, что они не хотят нести веревки, дрова, палатки. Негодованию моему не было предела! К счастью, с нами был приехавший из Домбая мой брат Владимир, только что ставший значкистом «Альпинист СССР» и мы с ним, «озверев», стали нагружать все это добро в свои рюкзаки, а отделение смотрело на нас и посмеивалось. Сразу от лагеря начался крутой подъем к учебным скалам, а потом травянистые бесконечные склоны и осыпи, палящее солнце и ни капли воды. Ноги от тяжести рюкзаков подгибаются, и хочется упасть и не подниматься – на перевал ВЦСПС мы с братом выползли, чуть ли не на четвереньках. А наши бодрые участники сбросили свои рюкзачки, каждый достал продукты, которые повкусней, и начал их поедать. Как страдали при взгляде на это наши гордые альпинистские принципы! А дальше нам пришлось ставить палатки, варить еду и кормить их, добиваться, чтобы они спали. На следующий день в длинной череде всего лагеря мы поднялись на Курмычи и, не связываясь, двигались по гребню к пику Авиации. Вдруг впереди раздались крики, это при преодолении простой скальной стеночки сорвался и покатился по осыпному склону участник – Соломатин из Ростова. Несколько инструкторов бросились к потерпевшему, а всей цепи Захаров приказал остановиться и не шевелиться. Непродуманная спешка инструкторов вызвала падение камней на Соломатина, нанесших ему тяжелую черепную травму. Шла с нами очень знающий врач – Тамара Лебедева, оставшаяся после работы в Школе, с ней были необходимые инструменты, и впервые мне пришлось помогать врачу в очень сложной работе. А в это время Ф.Бергер с несколькими инструкторами связали из ледорубов носилки и затем в сопровождении врача начали транспортировку раненого в долину Баксана. Ну, а мы вернулись к участникам и, теперь связавшись и страхуя, повели их на вершину пика Авиации. Ну, а потом через очень красивое маленькое ущелье Курмы и по долине Баксана возвращение в альплагерь, а через денек я с облегчением уже навсегда простился со своим отделением, так и не сделав их них альпинистов.
Итак, прошел еще один мой альпинистский год. Увидел я новые горы и полюбил их, наверное, уже навсегда. Осознал особенности альпинизма с его радостями преодоления и достижения, познанием людей в тяжелом труде с постоянной угрозой от природы суровой кары за ошибку, с личной ответственностью за все и за всех. А главное, я научился учиться – учится у всех окружающих меня людей, учиться у природы, то грозной, то ласковой и доброй, учиться на собственных своих ошибках и ошибках других.
В городской секции появилась активная «новая волна» - это те, кто пришел в альпинизм в 1937-1939гг. Многие из них уже успели кончить Украинскую Школу инструкторов и теперь определяли работу низовых секций. Харьковский альпинизм базировался на нескольких кавказских лагерях – Украинской Школе и припочковавшемся к ней лагере «Наука», лагере железнодорожников «Локомотив Юга», студенты-строители ехали в «Строитель», расположенный в Адыр-су, рядом с Украинской Школой. Эта тенденция подкреплялась спортивными интересами инструкторов, которые должны были совмещаться с инструкторской работой в каком-то лагере, куда получит путевки родная секция. Такая неразрывность интересов инструктора и секции больше всего способствовала жизнеспособности секций и развитию массовости. Впечатляющим было отчетное собрание Городской секции, когда зал в Автодорожном институте был переполнен, все стены были увешаны стенными и фотогазетами, а обсуждение работы и дальнейших планов было живым и заинтересованным. Думаю, что стиль работы Городской секции во многом зависел от энтузиазма, отсутствия амбиций и поисков личной выгоды, отсутствия безразличия к работе и отдельным людям у руководителей, особенно у Володи Бабича и Абрама Альперина, да и у М.Т. Погребецкого. Я упоминал о «семейном альпинизме» в Харькове, к сожалению, многие из них уже потеряли отцов, и я никогда не забуду, как М.Борушко на секции заявил: «А что здесь делают дети врагов народа?!» и какой ответ он получил от Бабича и его друзей. Может быть, и потому его не избрали тогда в Президиум секции…
М.Т. Погребецкий лишился покровительства украинского ПКВД и не мог уже организовывать тяньшанские экспедиции, главным его делом стала Украинская Школа и развитие массового альпинизма, а спортивные интересы харьковчан сосредоточились на Кавказе. Закономерной потому была организация Харьковом зимней Украинской альпиниады в Домбае, со скромной задачей пройти на лыжах кольцевой маршрут Домбай-Буульген-Гоначхир-Домбай, через Чучхурский перевал.
В конце января в бывшей станице Баталпашинской, а теперь Ежово-Черкесске собрались около ста украинских альпинистов. На грузовых машинах доехали до турбазы курорта Теберда и, переночевав, отправились на лыжах в Домбай. Путь по занесенной снегом, еле видной дороге был не легким, и наша колонна только в темноте добралась до турбазы на Домбайской поляне, где в большой темноте и разместились. Потом занятия на лыжах, по устройству зимних бивуаков и поискам в лавинах и вот приходит день, когда мы выстраиваемся возле дома лесника по отделениям, слушаем напутственную речь М.Т. Погребецкого и длинная цепочка лыжников вытягивается на лесной тропе, ведущей вверх по Домбай-Ульгену. Поляна ЛИИ, на которой летом работает лагерь ленинградцев, Русская поляна с могилами альпинисток, погибших на Птыше, засыпанные снегом коши карачаевцев, где в предыдущую зиму разыгралась трагедия гибели ростовских альпинистов, шедших по нашему маршруту в обратном направлении, и наконец крутой подъем возле Чучхурских водопадов, где серпантин нашей лыжни поднимается все выше и выше. Светит яркое солнце, и все чаще с соседних склонов сходят небольшие лавины. Тяжелые рюкзаки, непослушные лыжи, для кого-то подъем труден и надо помогать, разгружать – так и двигаюсь я со своим отделением студентов из ХИИТа вверх, к перевалу. Вот и Чучхурское плато, где будем ночевать. Не ходим возле большого камня снежный надув и копаем пещеру. На крупных камнях морены трудно выровнять пол пещеры и несмотря на все старания, он в буграх и ямах, но как-то постепенно отделение размещается, шумят примуса, варится еда и после ужина, в неудобстве и тесноте, но в тепле, мы засыпаем. Ранний подъем, снаружи еще звездная, морозная ночь и дует пронизывающий ветер, в ночных тенях внизу долина, на другой стороне, которой светлеющие просыпающиеся вершины, а кругом из-под снега слышится говор людей, шум керосиновых примусов. Постепенно все выползают из своих удачных и неудачных пещер, и наша длинная цепочка снова двигается по обдутому твердому снегу к крутому подъему на перевал. С перевала видим справа грозные северные стены Домбай-Ульгена и ведущий вниз крутой и лавиноопасный склон. Наверное, самый опытный из руководителей – Руди Шпицер. Он командует снять лыжи и выбирает путь по засыпанным снегом зарослям кустов высокогорной ивы. Проваливаясь и чертыхаясь, мы плывем, утопая по грудь в снегу, все ниже и ниже. Достигаем дна долины и здесь начинается блаженство спуска на лыжах по длинному, пологому склону. Скатываемся в березовую рощу, где расположен лагерь «Пожарник», и мы в долине Гоначхира! Дальше следы заваленной снегом дороги, ведущей к Клухорскому перевалу и снова километровые спуски – оказывается такие спуски с тяжелым рюкзаком не простое и очень утомительное дело. Поляна в долине Теберды, двухэтажное здание базы ЦДКА, у нас короткий отдых и утомительный последний подъем к Домбайской поляне, где заканчивается наш поход. В альпиниаде участвовало много новичков, именно так, не боясь трудностей, тогда вовлекали и готовили новых альпинистов, так и я, вместе с другими инструкторами, получил на альпиниаде опыт руководства в зимних условиях большим подразделением очень разных по подготовленности людей.
…А в Финляндии в это время шла кровавая война, о которой мы знали только то, что писалось в победных газетных реляциях. В Харькове же освобождались здания школ и институтов для переполненных ранеными и обмороженными госпиталей. Стали создаваться и интенсивно готовиться добровольческие лыжные батальоны для отправки на фронт, обратился в райком с заявлением и я, считая себя хорошо подготовленным для этой войны. Но не взяли меня…12 марта, после штурма Выборга, война вдруг закончилась.
В Москве прошла какая-то реорганизация ТЭУ, и я стал свободен от обязательств по контракту, поэтому летом поехал в родной свой лагерь «Локомотив Юга». Начальником учебной части стал Виктор Попов из Ростова, но инструктора в большинстве своем были из Харькова. После зимнего похода я приобрел у них какое-то доверие и, наверное, потому попал на первое же восхождение инструкторской группы на Кулак-тау. Восхождение с опытными инструкторами Г.Коленовым, Р.Шпицером, а так же И.Воскресенским шло четко и быстро, уже часов в 10 мы были на вершине. А вот на спуске начались приключения…Коленов, идя со мной в связке, чтобы сократить путь, решил пересечь снежную предвершинную мульду, только на середине ее мы почувствовали, что подрезаем крайне лавиноопасный склон. Руди и Ваня, сидя на скальном гребне, напряженно наблюдали, что происходит, а Коленов приказал мне отвязаться и возвратиться на гребень, а сам упрямо пропахал, проваливаясь по пояс, всю мульду. К великому счастью, лавина все же не сошла! Ну, а затем мы спускались по крутому склону на ледник и, когда налаживали последний дюльфер, услышали свистящее шипенье и увидели, что сверху на нас мчится лавина. Мы попадали друг на друга и влипли в площадку, где стояли. Через миг через нас промчалась снежная масса, и стало совсем тихо. Поднявшись, мы оглядели друг друга и молча устремились снова вверх, на гребень. Выбравшись со склона и отдышавшись, мы уселись среди скал и так, перепев все песни и рассказав все известные басни, досидели до рассвета следующего дня, когда и спустились на ледник по вчерашнему пути. Вот такова была цена нашей бездумности, вот так наживали мы свой альпинистский опыт!
Ну, а потом был у меня поход с только одним моим отделением значкистов, через мало тогда кем хоженые перевалы в Адыр-су, восхождение там, на неизвестные мне вершины и такое же интересное возвращение в Чегем. И все решения мне надо было принимать одному!
В середине августа инструктора лагеря решили идти с севера на Тихтенген, возвышающийся над лагерем. С трудом мы упросили, чтобы меня и Костю Варжаинова одновременно выпустили на Тихтенген с юга. И вот наша двойка поднимается по крутому снежному склону на перевал Китлод III категории трудности, перевалив его, выходим на перевал Семи, ставим свою палатку Шустера, на принесенных дровах готовим еду, а между делом рассматриваем взлет гребня, по которому завтра идти вверх.
…Идем мы хорошо и быстро достигаем скальной башни на стыке гребней. Знаем, что харьковской группе А.Альперина она далась трудно, но Костя без рюкзака свободно проходит первую половину ее, я же нахально решил идти с двумя рюкзаками. На подъеме было так трудно, что только с помощью Кости я к нему вылез и видимо перенапрягся, потому что не держали руки, дрожали ноги. Отдохнули, и снова Костя прошел отвесную стенку. Теперь и я не брал двойного груза и благополучно поднялся к нему. Подошли к «стенке Попова», от которой пару лет назад вынужден был отступить первовосходитель Н.Попов при первой попытке восхождения. Это гладкая, как бы оплавленная плита, поставленная вертикально. Совершенно непонятно, как ее можно преодолеть! И вдруг мы замечаем крюк и спусковую петлю вниз, направо. Конечно, здесь обходили стену справа! Мы спустились и начали по полке обход, стена над нами становилась все выше и выше. Видим место, где как будто можно подняться на гребень. Лезет Костя, бьет крюк, второй и, поднявшись метров на десять, срывается. Веревка попадает между ног, и он висит на моей страховке, корчась от боли, а на меня нападает какой-то идиотский нервный смех…Костя сползает вниз, мы приходим в себя и, как нашкодившие, возвращаемся к «стенке Попова». Но ведь как-то ее проходили?! Я продвигаюсь по левому канту стены, заглядываю через него и о чудо…за ним на стене, как будто ступеньки лестницы! Перехожу на них, и скоро мы выходим на простой, широкий гребень, за ним скалы кончаются, виден острый снежный гребень и не близкий купол вершины. А солнце уже низко и мы решаем на этом месте ночевать. Сооружаем какой-то ужин и, накрывшись палаткой Здарского, усаживаемся на рюкзаки. Где-то внизу под нами залитая лучами вечернего солнца Сванетия, а над ее осенними золотистыми долинами громадными башнями высятся грозовые облака, медленно и неуклонно приближающиеся к нам. Картина была устрашающе-сказочная, особенно тогда, когда мы увидели молнии из этих башен совсем близко, а громы стали оглушительными. С наступлением темноты облака нас накрыли, и началась вокруг нас свистопляска ослепительных беспрерывных молний и почти невыносимого грохота грома. Мы прижались друг к другу, скорчились, стараясь сделаться совсем маленькими и вжаться в склон, по палатке непрерывно хлещут порывы снега и дождя, и кажется, что конца этому ужасу не будет. Вдруг потрясающий грохот, нас обоих приподняло и бросило оземь, чувство такое, что не знаешь – жив ли ты… «Костя, ты жив?», в ответ дрожащий голос – «Жив…», это была кульминация – громы стали удаляться, молнии сверкали реже, грозовой фронт уже прошел через нас. Ночная тьма кончилась, и мы увидели волшебство просыпающихся гор – голубизна вымытого чистого неба, меняющаяся гамма красок на вершинах и теней в долинах и, наконец, наш гребень заливает яркое солнце… Все вокруг покрыто выпавшим ночью снегом и вершина кажется совсем рядом. Мы оставили внизу кошки, потому что двигаться по острому гребню трудно, и надо надежно страховать, не просты и торчащие на гребне как зубы небольшие скальные жандармы, но купол вершин все ближе и ближе, и вот все гребни, все вершины вокруг оказались ниже нас – мы на вершине! Рядом, за глубокой сердцевиной, северная вершина, но следов наших товарищей, вышедших с нами одновременно, мы не видим.
Кажется, что победа над вершиной нам добавила сил и уменья, и все на спуске преодолевается быстро и уверенно, и скоро мы снова на перевале Семи. Ночная непогода завалила снегом плоскую крышу нашей палатке, под солнцем он растаял, вода просочилась внутрь, и спальные мешки, все вещи насквозь промокли, и рюкзаки наши стали очень тяжелыми.
Спуск с перевала Китлод мы начали лихо – спиной к склону, забивая в снег пятки, идем одновременно. Вдруг крик: «Держи-и!!!». Я успеваю забить в снег ледоруб с одетой на него петелькой от веревки, а мимо меня промчался сидя Костя, тщетно пытаясь перебороть тяжелый рюкзак и перевернуться на живот, чтобы самому задерживаться. Рывок! И тишина. А мы смотрим на многометровый склон под нами, Бергшрунд внизу и представляем себе, что было бы, если бы я не удержал Костю… А совсем недалеко видна стена Кулак-тау, по которой мы с Коленовым летели бы с лавиной, которая чудом не сошла. Рядом тот склон, где через нас промчалась лавина при спуске с гребня – не слишком ли много у меня происшествий?! Позади путь по леднику, тропа вьющаяся по морене и альпийским лугам, виден уже лагерь, но перед ним последняя преграда – ночная непогода прибавила воды в реке, и мостика через нее уже нет. Придумываем посреди реки какую-то страховку на перевале, и насквозь мокрые мы – победители, наконец, в лагере. С удивлением узнаем, что наши мастера не поднялись ни Тихтинген, непогода заставила их отступить.
Много раз в мыслях возвращаюсь я к еще двум эпизодам этого счастливого и полного драматизма сезона.
…Наша группа – Миша Романенко, Валя Насонова, Костя Варжаинов и я, ее руководитель, вышла на вершины – Джайлык и Чегем-баши в новое для нас ущелье – Башиль, на незнакомые маршруты, о которых, зайдя по дороге в лагерь «Автомобилист», мы подробно расспросили Наташу Яковенко и Петю Якуца. После их советов мы уверенно поднялись на Джайлык, все шло очень гладко, но здесь горы нас строго предупреждают: спускаясь к бивуаку по последнему снежнику, я услышал над головой какое-то фырчанье, и в снег рядом вонзился крупный камень, а снизу на меня с ужасом в глазах смотрит Валя – она говорит, что камень этот пролетел в нескольких сантиметрах над моей головой, а ведь сорвался он со стены где-то очень высоко. На следующий день восхождение на Чегем-баши и снова предупреждение: на пути встречаем место, где видим окровавленные бинты, куски веревок. Догадываемся, что здесь несколько дней назад под камнепадом погиб наш земляк из Автодорожного института – Глеб Алексеев…
…Новички возвращаются в лагерь после зачетного восхождения на Бодорку. С Гришей Бражником и несколькими инструкторами меня посылают вперед, чтобы наладить отряду переправу через реку возле северного Твиберского приюта. Не снимая рюкзака, перехожу по бревнышку над бурной рекой, потом назад. Все, кажется, просто и потому становимся вдвоем на разных берегах и через плечо натягиваем веревку. Подходит отряд, и несколько человек медленно проходят по бревну, придерживаясь за веревку. Идет знакомая девочка из Ростова – Тамара, начинает шататься, ухватившись за веревку, медленно опускается на воду, и через миг вода уже мчит ее в ниже расположенный каньон. Все онемели, провожая ее глазами, и о чудо – на повороте реки ее выбрасывает на гладкую наклонную плиту, на которой она судорожно пытается задержаться. На том берегу бросаются к ней, вытаскивают в безопасное место, и она теряет сознание… Но переправа продолжается так же бездумно: мы уже вчетвером натягиваем веревку, и участники со страхом переходят по бревну. Идет парень и, уже почти перейдя, ухватившись за веревку, начинает медленно опускаться на воду. Как мы не ни стараемся натянуть веревку – все бесполезно, он в воде, держась за нее. Так как он близко от берега, то его удается сразу вытащить. Вот так, чуть не утопив двух новичков, мы провели эту переправу, не сумев оценить ее опасность! Тамару мы принесли в лагерь и она, проболев недельку, уехала домой, а мостик этот после всего этого мы сделали из нескольких бревен, вполне надежный!
Добром я вспоминаю очень дружественные в те времена отношения между балкарцами и альпинистами. В любом коше альпинистов, даже не зная русского языка, встречали гостеприимно, угощали своими горскими яствами, если надо во всем помогали. Альпинисты оказывали медицинскую помощь, обеспечивали ближние коши электричеством, обслуживали транспортом, да и просто давали заработок и возможность мелкой торговли. Помню мальчишек из Верхнего Чегема – Кемаля, Мустафу, Юсуфа, которые гоняли караваны ишаков с грузами для нашего лагеря и с которыми мы дружили. Потому, наверное, и у современных альплагерей сохраняются связи с местными родами Джапуевых в Адыр-су, Анаевых в Безенги и других.
Окончился альпинистский сезон, и я в городе все отчетливее начинаю понимать, что горы по природе своей не жестоки, а наоборот милостивы безгранично к людям-несмышленышам. Если бы горы карали нас за всю нашу бездумность, за все наши грубые и непростительные ошибки, то погибших в горах было бы в десятки раз больше. Горы милостиво предупреждают нас, чуть ли не на каждом шагу: «Остерегись, не делай так, останови товарища! Подумай, посмотри, взвесь! Не нарушай ход постоянных процессов в природе, живи согласно ее законам!». Имеющий глаза да увидит, имеющий уши да услышит – всем ли это дано?!
В Европе все ужаснее разгоралась война. Гитлер одерживал победу за победой, и всем становилось все яснее, что и нам не избежать войны, что она приближается к нашему порогу. Лозунг, бытовавший в альпинизме: «Кто не растеряется в горах, тот не струсит в бою!» стал получать конкретное предложение в виде проведения массовых мероприятий в горах, отработке при обучении (и тренировках) элементов, применяемых в боевых условиях. С восхищением и завистью узнали мы об умелых действиях во время Финской войны ленинградского альпинистского батальона, где командовали Е.Белецкий и И.Федоров. Каждый в душе примеривался к своему участию в будущей схватке с фашизмом и, конечно, в горах, где-то в Альпах – ведь вожди наши говорили о войне только на территории противника!
На волне общего (в работе) подъема Городская альпинистская секция решила провести самостоятельную Харьковскую зимнюю альпиниаду в Домбае, но уже с более серьезной задачей – восхождением на вершину Сунахет. Пришел январь, и снова для сотни харьковчан поезд, грузовые машины и переход на лыжах из Теберды в Домбай. Пришло время, и наша длинная колонна движется по заваленной снегом дороге в лагерь Алибек. Очень дружественно и гостеприимно встречает нас зимовщик Слава Никитин, готовим в промерзшей кухне лагеря какой-то ужин и располагаемся в холодном клубе на ночлег. Утром, еще в темноте, прокладываем лыжню через заросли к языку Двуязычного ледника, а когда добрались до него и начали крутой подъем, то услышали крики сверху и к нам, описывая на лыжах дуги, спустилась группа армейцев, среди них Ю. и В.Коломенские, И.Мирошник и другие. Они налегке и с сожалением смотрят на наших перегруженных и не очень умелых участников, затем они продолжают легко мчаться вниз, а мы ползем по серпантинам лыжни вверх. Я назначен замыкающим и сопровождаю нескольких отстающих. Со стыдом вспоминаю сейчас свою злость к их неподготовленности, хотя и понимаю, что в массовом походе это неизбежно, тогда же помочь им всем я не мог, и оставалось только как-то понукать, взвывать, обещать, что уж близок конец их мукам…Позже всех часа на два мы доползаем до Джаловчатского перевала, где кипит работа, кто-то укрывшись в палатке колдует над примусами, остальные копают несколько больших снежных пещер, уже темнеет, когда мы устраиваемся на ночлег в пещерах, кончаем варить что-то на ужин; в пещере становится тепло и постепенно уходит усталость.
Утром с перевала поднимаемся к скалам Сунахета, и наши мастера Р.Шпицер, В.Бабич и Г.Коленов начинают подъем по обледенелым плитам, а наша длинная цепочка стоит и наблюдает. Время идет, подъем по скалам становится все медленнее, мы совсем замерзаем, когда наши передовые останавливаются, делают попытки продвижения вправо, влево и начинают спускаться. Инструктора собираются на совет – скалы трудные, такую колонну провести невозможно, надо отказываться от восхождения, таково наше решение, а участники, которые достаточно намерзлись, кажется, рады этому. Быстро собираем рюкзаки и вниз…Наше руководство кажется поняло, что при общем неумении нашем лыжи – это только обуза, потому на лыжах спускаются только два Мартыновых и Руди Шпицер. Вверху, несмотря на тяжелые рюкзаки, наш спуск не труден, крутой склон на языке ледника проезжаем с остановками на поворотах, а дальше приходит волшебное чувство скорости и владения лыжами при поворотах. Внизу уже площадка, и я мчусь прямо, лыжи падают в снежный надув, мой тяжелый рюкзак укладывает меня вперед, коней одной лыжи пробивает насквозь щеку, и изо рта бьет фонтан крови. Подкатывает мой побледневший брат, из индивидуальных пакетов сооружаем какую-то перевязку и устремляемся догонять колонну. Только на поляне перед «Алибеком» догоняем и перегоняем их, подкатываем к избушке-базе ИДКА, расположенной выше лагеря, там, среди альпинистов-лыжников есть военные врачи, они обрабатывают рану и советуют мне спуститься на базу в Гоначхир, где есть опытный хирург. По дороге в Домбай встречаем жен наших инструкторов, с ужасом смотрящих на мою повязку, успокоив их, мчимся дальше. На турбазе группа харьковского Иняза во главе с Кириллом Баровым и Ирой Булацель собирается ночью выходить на Софруджу, но Кирилл не хочет меня в таком состоянии отпустить и сопровождает на лыжах до Гоначхира, меня же мучает состояние, что он, не отдохнув должен идти утром на восхождение! На базе знаменитый в те времена альпинистский врач Взоров зашил мою дырку, уколол мне что-то и я, наконец, мог заснуть. А в душе снова неудовлетворенность от вновь совершенных ошибок…
Еще одним достижением харьковских альпинистов этой зимой была экспедиция, организованная секцией Инфизкульта на вершину Абаширо-ахуба в совершенно неизвестном тогда Гагринском хребте. Участвовали альпинисты и лыжники, поэтому целью экспедиции было не только восхождение, но и изучение района как перспективного для развития лыжного и горнолыжного спорта. Организаторами были молодые инструктора М.Романенко, Мизяк, Хахонин и, больше для солидности, был приглашен опытный мастер В.Сигалов. Благодаря отличной подготовке ребята выполнили все намеченное и, взойдя на какую-то вершину, даже назвали ее именем Сталина. С Сигаловым у них дружной работы не получилось, наверное, потому, что эта молодежь была сама не слабее его. В городе выросло новое поколение альпинистов!..
Наступает лето. Где-то бушует война, к нам кровавой поступью приближается фашизм, в нашей стране сквозь всепобедные лозунги все же слышны горести и беды, но альпинисты строят свои планы, готовятся к штурму новых вершин. И вот я в поезде, еду снова в лагерь «Локомотив Юга». Есть тайная надежда организовать выезд из лагеря в Безенги, где в ущелье Думала не появлялись альпинисты со времен Фрешфильда. Зимой говорил об этом с Погребецким и получил его одобрение и советы. 22 июня я в Кисловодске, куда заехал к родным товарища-альпиниста К.Исайко. Уложили они меня отдыхать на веранде, и вдруг сквозь дрему я услышал на улице истошный горестный вой женщин, это они оплакивали начало войны…Так, не доехав до гор, я возвратился домой.
Не знал тогда никто, и мы – альпинисты тоже, своей судьбы – кому погибнуть в первые недели или последние дни войны, кому суждено пройти все фронты и возвратиться домой героем, а кому не доверят и в составе «20 команды». Кто не попадает в армию, кто испытает фашистский кнут или гибельные лагеря, а кого в далеком тылу война минует, кому суждено еще увидеть любимые горы, а кому они будут только сниться в последних его снах. Все это было у нас впереди…
